«Такой войны не было»: СВО без прикрас в фотографиях Евгения Келя

Сын артиллериста и успешный бизнесмен, военный фотограф Евгений Кель родился в Мейсене, где его отец служил в Западной группе войск. Объездив полмира, он однажды выйдет из офиса и больше туда не вернется — решит посвятить свою жизнь фотографии. Но снимать будет не полуобнаженных красавиц на Лазурном берегу, а грязных, вонючих мужиков в таких местах, в которые, по его словам, нормальный человек никогда не поедет. 

Евгений, как так получилось, что вы в один момент свернули на дорогу кардинальных перемен? 

На журналиста я не учился, в фотографию пришёл случайно, в 2012 году попросили съездить подснять день открытых дверей в артиллерийской части. Приехал, поснимал, познакомился там же с пресс-службой Минобороны, поделился с ними фотографиями, и через три месяца я ухожу из офиса и начинаю работать на пресс-службу совершенно бесплатно — ездить по нашей Родине и снимать военнослужащих, учения и наполнять соцсети этими фотографиями.

Что вас сподвигло на этот путь? О чем он? 

На мой взгляд, было недостаточно проведено работы по, скажем так, правильной пропаганде. Американские войска и их союзников можно было найти во всех соцсетях без проблем, а наших хороших, качественных, «живых» фото было мало. И как-то вот так именно для меня появилась такая задача. 

Как ваши близкие восприняли настолько серьёзные изменения в вашей жизни? 

Я занимался бизнесом, объездил полмира, поэтому многие были поражены, когда я так кардинально изменил свою жизнь.

Когда вы пришли к тому, чтобы снимать военные действия? 

В 2016 году я впервые попал в Сирийскую Арабскую Республику, в Пальмиру, влюбился в неё навсегда и начал работать в этом направлении более плотно. До этого я в основном снимал учения, в моих съемках очень много раз принимали участие инженерные войска. Также серия моих фотографий была посвящена разминированию Пальмиры. 

А кроме Пальмиры?

Были неоднократно арктические экспедиции, мы мотались на землю Франца-Иосифа с Российским университетом спецназа на учения. В 2021 году были учения Арктика-2021 в Дудинке. И самое запоминающееся — двухдневный марш-бросок на автономке до острова Диксон, где были сделаны потрясающие фотографии, но очень тяжело это далось физически — минус 56 и тёмная метель, своеобразная такая вещь, тёмная метель или чёрная метель, это когда ты вытягиваешь руку, а кончиков пальцев не видишь, и ветер 27-28 метров в секунду. В 2020 году была интересная поездка — за 4 дня вокруг Байкала на снегоходах. 

В общем, очень насыщенная жизнь у вас была до СВО. 

Я не скучно жил до СВО, старался делать эксклюзивные съемки. Сейчас нахожусь в Чеченской Республике в Российском университете спецназа, где проходит подготовка различных подразделений из разных силовых ведомств. Здесь я тоже фотографирую. 

Вы сын военного, были у вас мысли связать свою жизнь с этим делом, или вы понимали, что военнослужащим не будете? 

У меня папа — советский офицер, брат — российский офицер, а дед — царский офицер. Династия военных идёт ещё с 17 века, все были офицерами, все были военными. Так получилось, что из-за детской травмы у меня не видит левый глаз, я такой достаточно уникальный фотограф с одним глазом, и у меня свой особый взгляд, как вижу, так и фотографирую. По этой причине путь в военные мне был заказан. Как говорит отец, если бы не было проблем со здоровьем, один из моих сыновей пошёл бы в десант и, скорее всего, это был бы ты.

Как ваши близкие отнеслись к решению так кардинально поменять сферу деятельности? Вы вообще прислушиваетесь к советам родных? 

Бывшая супруга не совсем понимала, зачем мне это нужно, а так я стараюсь, конечно, прислушиваться к старшим, к брату, но в основном у них у всех другая сфера деятельности, и в фотожурналистике они понимают очень мало, так что прислушиваюсь, насколько это актуально и полезно.

Как вы оказались в зоне проведения специальной военной операции? Это ваше личное желание или задача, поставленная Минобороны?

Я абсолютно гражданский человек, я не работаю на Минобороны, я с ними сотрудничаю, поэтому я помогал ведомству пополнять контент фотографиями. Для себя я изначально поставил задачу заполнить соцсети фотографиями наших военных — мне не нравилось, что есть фото американцев, англичан, итальянцев, кого угодно, а наших мало, да и те поганого качества, и было обидно, что этому не уделяется достаточно внимания. Поэтому как только всё началось, мы сначала пытались информационно поддержать наших ребят, потому что в этом плане был полный вакуум. Также старался поддержать жён, родственников военнослужащих, потому что никто не понимал, что происходит, а со стороны противника была серьёзная психологическая атака. Я спал по 4 часа в сутки первые несколько недель, себя не жалея, приходило по 200-300-500 сообщений в час и с нашей стороны, и со стороны «доброжелателей» с Украины. Сейчас в нашей команде я — фотограф, два оператора и человек, отвечающий за гуманитарку. Мы скооперировались, получили официальное разрешение на пребывание в зоне СВО и при первой же возможности поехали в Донецк, начав работать. Потом с командой наши пути разошлись, мы работаем сейчас вдвоём с оператором. Это абсолютно наше решение, мы работаем за свой счёт, никто нас не поддерживает, но по-другому мы не можем.  

Какие эмоции вы испытываете, снимая то, что там происходит?

Первоначальными эмоциями было удивление, страх, непонимание, что происходит, но когда немного разобрался, в процессе съëмки эмоций никаких нет, эмоции есть от того, что нужно выбраться из места, где ты снимаешь, нужно вернуться — это, наверное, самая главная эмоция, которая есть. Потому что мы стали циничными, мы ставим себе блок, мы «переболели» переживанием о том, что вокруг много смертей. Мы надеваем маску, как-будто нам все равно. Конечно, нам не всё равно, периодически прорывается наружу, но стараемся эмоций не испытывать. Работают инстинкты самосохранения, чтобы вернуться. 

Как думаете, влияет ли ваша работа на понимание и восприятие спецоперации у обычных людей, стараетесь ли вы передать свою точку зрения через фотографии?

Я сначала снимал не только видео, но и фото, и небольшие репортажи. Именно для того чтобы донести до людей на «большой земле», как я это называю, в центральной России, а тем более на Дальнем Востоке непонятно вообще, что это такое — спецоперация, и почему она началась. Я записывал короткие интервью бойцов в окопах, очень личные «живые» истории, и люди, рассказывая свою историю, передают определённую эмоцию населению. А фото рассказчика это подчёркивает. У меня есть фотографии, передающие точку зрения, но они очень страшные, и я стараюсь такое не фотографировать. Помню моё боевое крещение, когда 13 июня 2022 года был самый мощный обстрел за все годы — три часа долбили 155-ми натовскими снарядами центр Донецка. Мы приехали снимать прилёт, и — от подъезда к подъезду, от канавы к канаве, было очень страшно. Потом было 17 июня, когда я пытался выехать из ДНР, а обстрел центра города длился уже 8 часов. Но я стараюсь такое не снимать, на фото я стараюсь показать жизнь, эмоцию живого человека, а точку зрения через фото всё же сложно показать. 

Есть ли какие-то трудности, которые несёт в себе нахождение в зоне СВО? Как вы с ними справляетесь? 

Основная трудность — вернуться живым с выезда, потому что от нашей базы в центре Донецка до линии соприкосновения ехать в одну сторону 7-8 минут, и там уже окопы и в прямой видимости противник. С другой стороны — 15 минут, и там прям уже война и районы, которые обстреливаются, не прекращая. Там просто страх и ужас, там постоянно обстрел. А в центре — жизнь как в любом российском мегаполисе, молодые люди ходят, веселятся, выпивают, курят кальян, шутят, но это всё может закончиться трагедией в любую секунду. Вот это самое сложное. Справляемся, смотрим по сторонам, прислушиваемся и стараемся избегать открытых пространств. Ещё всегда с собой аптечка. 

Как вы попали в 155-ю отдельную гвардейскую ордена Жукова бригаду морской пехоты ТОФ? 

Всё очень просто. В отечественной компании, которая производит снайперские винтовки, я повстречал представителя знаменитой на всю Россию роты тяжёлых снайперов «Группы Ярого». И предложил ему приехать на их базу в Донецке пофотографировать. Приехал, познакомились, сделали замечательные фотографии, начали общаться и сотрудничать. Каждый заезд я стараюсь с ними общаться, что-то привезти по возможности.

Какие истории или моменты из вашего опыта фотографии для вас наиболее значимы?

Безусловно, это первый выезд в Мариуполь в конце марта 2022 года, когда его ещё не освободили. Это не передать словами, я такое видел только в кино или в компьютерных играх, когда стоит человек, рассказывает нам, что происходит, а где-то через квартал-полтора стреляет всë, и ты это слышишь, идёт война, причём идёт, как будто это боевик американский — пулемёт, автомат, что-то тяжёлое работает, прилетает артиллерия, летает авиация. И ты всё это слышишь и понимаешь, что это не шутки. Такой войны не было. И звук как в фильме. Это первый момент. Второй момент: в прошлом году освободили населённый пункт Новолуганское, мы заходим во двор, противник в полукилометре, летят мины, местные жители на улице, дети играют и выходит маленькая девочка с неописуемо голубыми глазами и с маленькой собачкой на руках. Война, а у девочки свой мир — счастливый. Такой момент запомнился.

 

Вы получаете какие-то ценные уроки, фотографируя, условно, не «красавиц на Лазурном берегу», а «грязных мужиков»? 

Как я и сказал, фотограф я странный, я был в таких местах, в которых никто никогда не побывает, бегая за этими мужиками. Я был на Эльбрусе, в Приэльбрусье, ночевал в горах, на ледниках, залезал ради фотографий на ледяные стены, пока спецназ участвовал в тех или иных мероприятиях. Я был на земле Франца-Иосифа, это самые дальние, самые северные, мегапотрясающие наши территории. Я сделал там самый эксклюзивный, кадр на все времена. Я проезжал на снегоходе от Диксона до Дудинки, я объехал за 4 дня Байкал на снегоходах со спецназом, я жил в палатке в Забайкальском крае, чтобы сделать уникальные кадры на учениях, я был в Сирии, снимал древнюю Пальмиру, был в Маалюли, это городок в Сирии, где появился первый женский христианский монастырь и где до сих пор говорят на арамейском языке, языке Христа. В эти места привёл меня путь, по которому я иду за «грязными, вонючими мужиками», и это очень многого стоит.

По какому принципу вы отбираете свои фотографии, чтобы передать наиболее сильные и важные моменты военного конфликта?

Это очень сложно ответить, на это влияет и мой эмоциональный фон, и то, что происходит вокруг, плюс информационный фон на фронте. Выбираю, как считаю нужным (смеётся).

Есть ли в вашем архиве фото, которое перевернуло ваше сознание, может быть, представление о мире с ног на голову? Или просто любимое фото? 

Чтобы прям перевернуло, такого нет, есть любимые фото, их много. 

Бывает желание бросить всё и вернуться к спокойной жизни без долгих перелётов-переездов и тяжёлых условий? 

Регулярно думаю: «Зачем я этим занимаюсь?», учитывая то, что это, в принципе, хобби. Хочется махнуть рукой и всё бросить, но прекрасно понимаю, что после этого хватит меня, дай бог, на две недели - месяц. Этот уже образ жизни — путешествовать, двигаться постоянно, быстрее, выше, сильнее, как можно выше, как можно дальше. Спокойная жизнь для меня — практически погибель. Я не могу жить так, как все. 

Беседовала: Татьяна Дороховская

Telegram-канал ОТВ | Всё о жизни Приморья